Настоящее прощение

Двора Омер

Когда пришел праздник Рош а-Шана , учительница сказала:
- Приближается Йом-Кипур. Это - день прощения. Люди причиняют друг другу огорчения, обижают друг друга. За год накапливается немало на совести у каждого. Помните об этом, когда у вас будут просить прощения. Перед Йом-Кипуром каждый, у кого просят прощения, обязан простить. Ведь и сам он не без греха. 

Последние слова учительницы особенно понравились Дани.
- Вот это как раз то, что мне нужно!  А  то совсем проходу не стало, только и пилят, и воспитывают, и указывают со всех сторон. Попрошу прощения, они же не могут не простить. Права не имеют! Вот и заткнутся хоть на время! Потому что, чего ругать, они же сами все простили! Побегу,  а то времени мало осталась! 

Дани действительно стоило поторопиться, чтобы успеть извиниться перед всеми, кому он привык изо дня в день отравлять жизнь. Поэтому он вприпрыжку помчался по лестнице домой и с размаху налетел на Браху, пожилую соседку, спускавшуюся вниз. От толчка Браха едва не упала.

Ну опять она тут ползет, старая! - закричал было Дани, но потом вспомнил, сколько раз Браха жаловалась на его грубость маме, и добавил: "Извиняюсь, да? Больше не буду, ладно? В общем, простите, порядок?"

Браха что-то неразборчиво пробурчала и, тяжко вздохнув, двинулась вниз, с опаской опираясь на перила.
- Не хочет она меня прощать, - подумал Дани. - Вот противная старуха! Что, она не знает, что Йом-Кипур? Опять маме пожалуется.

Дома Дани перекусил на скорую руку и побежал во двор. Там у заднего входа в магазинчик Якоби лежали ящики и мешки со сладостями. Дани проделал карманным ножичком дырку в мешке и вытащил оттуда пригоршню сладкой мушмулы. Еще он выхватил из открытого ящика пачку мармеладу - пока никто не видел, конечно. Набив мармеладом с мушмулой полный рот, он чинно вошел в лавку со стороны улицы.
- Добрый день, господин Якоби, - вежливо поздоровался Дани. - Извините, пожалуйста, что иногда я беру у вас без спросу разную мелочь.

Якоби удивленно посмотрел на жующего Дани, скользнул взглядом по его липким от мушмулы ладоням, обернулся к заднему входу в магазин и неприязненно поднял бровь, стоя за своим прилавком, на котором лежали, вместо конфет счета за электричество и бумаги из налогового управления. Дани понял, что разговаривать с ним лавочник не расположен.
- Господин Якоби, - проникновенно сказал Дани, вытирая пальцы о штаны, - учительница сказала, что тот, у кого просят прощения перед Йом-Кипуром, обязан простить. Ведь он сам не без греха.
- Хорошо, - вдруг как-то легко согласился Якоби, увидев, что Дани закончил жевать. - Раз учительница сказала, - он вышел из-за прилавка, не сводя глаз с рук Дани, - то, конечно, она права. Я прощаю.

Дани вдруг понял, что Якоби совершенно его не простил и даже наоборот - невзлюбил еще больше. И вообще, наверное, дал бы Дани еще горсть мушмулы, лишь бы тот поскорее ушел и позволил ему вернуться к печальным столбикам цифр в конторской книге.
- До чего злые эти взрослые, - подумал Дани, сердито закрывая за собой дверь, - всегда они только притворяются добрыми и справедливыми,  а сами так бы тебе и дали по башке! По башке!

Тут он увидел маленькую Хагит и обрадовался.
- Мышка, - заорал Дани, - эй, мышка, постой! Не бойся! Стой,  а  то хуже будет!

Хагит остановилась, втянув голову в плечи. Она едва доставала Дани до подбородка и была тощая, с мышиным хвостиком вместо косички.
- Слушай, Мышка, - миролюбиво сказал Дани. - Я тебя... это... за хвост дергаю... Так ты меня извини, ладно? Все-таки Йом-Кипур... Все должны простить ближнему.

Хагит недоверчиво подняла на него прозрачные глаза.
- Ты, может, не хочешь меня простить? - привычно тронул ее за хвостик Дани, - так ты должна. Ты обязана, - продолжал он, поигрывая косичкой, - так учительница сказала, слышишь, Мышка? Прости.

Он выпустил хвостик. Хагит наконец поняла и кивнула.
- Прощаю.
Она заторопилась по своим мышиным делам, и Дани сразу стало досадно.
- Небось теперь нос задерет. Еще расскажет кому... Эй, Мышка! Погоди! Куда бежишь!

Хагит по горькому опыту знала, что от Дани лучше улепетывать без разговоров, но бежать ей было некуда. Она остановилась.
- Я у тебя за прошлый год прощения попросил, верно? - начал Дани своим прежним голосом, от которого Хагит привыкла не ждать ничего доброго. - И ты меня простила.  А  за это, - он с силой дернул ее за хвостик, - за это я у тебя попрошу извинения через год. Идет? - Он снова дернул. - И ты меня, конечно, простишь. Да, Мышка?
- Нет! - вдруг отчаянно крикнула Хагит, заливаясь слезами. - Никогда! Никогда я тебя не прощу! Даже если обязана, даже если Йом-Кипур! Я тебя ненавижу! - прокричала она в лицо мучителю, вырывая у него из рук косичку. - Никогда! Никогда не прощу!

Дани даже растерялся, так она отчаянно разревелась, и понуро пошел прочь, к маме.

Весь следующий день продолжалась та же история. Молочник, соседи, одноклассники - все только притворялись, что его прощают. "Хорошо, хорошо..." - говорили они,  а  сами хмурились и отводили глаза. Других детей, когда они просят прощения, хлопают по плечу, ерошат им волосы, даже благодарят,  а  на него, Дани, просто волком смотрят! Ну что он им сделал всем, в конце концов? Они же обязаны его простить, так или нет?
Вечером он пошел к маме.
- Почему они все ко мне так плохо относятся? Говорят, что прощают,  а  сами только отделаться хотят. Что я, маленький, не понимаю? Все кругом врут!

Мама словно ждала этих слов.
-  А  ты разве на самом деле хотел, чтобы тебя простили?
-  А  то как же? Ведь запилили совсем, жизни не стало!
- То-то и оно, - вдруг очень тяжело вздохнула мама, - Не сумела я тебя воспитать. Ты растешь безжалостным эгоистом. Прости меня, Дани...

И тут до Дани, наконец, дошло. Он вдруг представил себе, что его мама тоже была маленькой и грустной, как Мышка. И какой-нибудь, вроде него, балбес, тоже ей проходу не давал.  А  потом еще и прощения пришел просить! Ух, нахал! Дани даже задохнулся от ярости и сжал кулаки.
- Вырасту, - подумал он, - заработаю много денег и куплю Якоби универсальный магазин.  А  пока попрошу, чтобы он обождал и не боялся больше за свои мешки. Завтра же и начну жизнь с начала...

Назавтра был Йом-Кипур.

Йом-Кипур Шломит и Рахели

Ривка Элицур

Поутру Шломит вышла на улицу в белых гимнастических тапочках.
Но она вовсе не шла на урок гимнастики, нет-нет!
Этот день не был обычным днем. Это был Йом-Кипур.

Шломит казалось, что улица, по которой она идет, - чужая, совсем незнакомая: вокруг было непривычно тихо. Солнце золотило дома и деревья, автомашины отдыхали вдоль тротуаров, прохожие шли быстро и молча - они торопились в синагоги.

Даже птичьего пения не было слышно. "Куда подевались все птицы? - подумала Шломит. - Может быть, они все улетели к Стене Плача?"

В руке Шломит был махзор на Йом-Кипур - новая, красивая книга. Шломит тоже торопилась в синагогу. Сегодня она первый раз в жизни сядет в синагоге рядом с мамой на свое собственное место. На листке бумаги, приклеенном к спинке стула, написано ее имя: ШЛОМИТ ОРЕН.

Мама сказала папе: "Наша Шломит уже умеет читать махзор, и нужно приобрести для нее отдельное место в синагоге!" И папа так и поступил.

Шломит радуется и тому, что у нее есть новый, красивый махзор, и тому, что будет сидеть теперь рядом с мамой на своем собственном месте совсем как большая.

От радости Шломит приплясывает на ходу. И вдруг она останавливается. Из-за угла ей навстречу выходит ее подруга Рахель. Одной рукой она прижимает к себе младенца, своего маленького братика,  а  младшая сестричка Рахели, которой только два года, крепко держится за ее другую руку, стараясь не отставать. Впереди скачет еще один их братец - четырехлетний Эфраим.

Как только увидела Рахель, что навстречу ей идет Шломит, то сразу остановилась,  а  потом вдруг повернулась и исчезла. Скрылась за поворотом - как будто ее и не было!

Осталась Шломит стоять одна посреди улицы. Ей уже не было весело. Сердце ее сжалось: она вспомнила, что обидела подругу. Рахель не сказала ни слова, но Шломит показалось, будто она услышала: "Как тебе не стыдно, Шломит!"

Стоит Шломит посреди улицы, такой тихой в Йом-Кипур. Голова ее опушена. Ноги уже не хотят танцевать... Стоит она, смотрит на собственную тень, лежащую перед ней на асфальте, и вспоминает, как все случилось...

***

Два дня назад несколько девочек собрались на площадке для игр и прыгали через веревочку. Шломит прыгала лучше всех. Хая и Това крутили веревочку и пели:
Вот в саду 
Собрались
Мальчики и девочки...

Шломит прыгала-прыгала - и не оступилась ни разу!
И тут подошла Рахель с братом-младенцем, которому нет еще и года, на правой руке, с двухлетней сестричкой, вцепившейся в ее левую руку, -а шалун Эфраим скакал вокруг них, веселый и проказливый.

Подошли они ближе, и тут озорник Эфраим кинулся вперед, к веревочке.
- Я тоже, я тоже! - радостно закричал он и стал прыгать рядом со Шломит. Сбился, наступил на веревочку - и Шломит тоже оступилась и чуть не упала.
- Иди отсюда! - закричала она сердито. - Что ты мешаешь?
Малыш Эфраим взглянул на нее и рассмеялся.
Шломит еще больше разозлилась.
-  А  ну, катитесь-ка вы все! - закричала она. - Если ты, Рахель - нянька, то иди со своими младенцами в детский сад и не мешай нам играть!
Промолчала Рахель, повернулась к Шломит спиной и быстро пошла с площадки. Только отойдя подальше она позвала:
- Эфраим, Эфраим, идем отсюда!

И ушла, сгорбившись под тяжестью младенца и таща за собой маленькую сестричку. И шалун Эфраим, подпрыгивая на ходу, побежал вслед за ними.

Неприятно стало Шломит, что с языка у нее сорвались грубые слова. Хотела она крикнуть Рахели: "Ладно, не обижайтесь, идите сюда!" - но остальные девочки, которые играли вместе с ней, расхохотались и хором запели:

Что за няня-карапет
У девчоночки двух лет,
У младенца грудного
И Эфраима дрянного!

И когда Рахель совсем скрылась из виду, они сказали Шломит:
- Хорошо ты сделала, что прогнала их! Больше не будут они нам мешать!

И вот теперь стоит Шломит на пути в синагогу, ноги ее словно чугунные, глаза смотрят в землю, и вспоминается ей вся эта история...

***

Мама Шломит никак не могла сосредоточиться, чтобы молиться как следует: ее все время отвлекал стоявший рядом пустой стул, на котором должна была сидеть Шломит. "Где она? - все время думала мам. - Где же моя девочка?"

Все, кто был в синагоге, молились очень усердно. Некоторые неотрывно смотрели в махзор, следя за хазаном. Другие, закрыв глаза, прислушивались к его пению.

Вот все - и хазан, и община - вместе обращаются к Б-гу:
"И за все это, милостивый Б-г, прости нас, отпусти грехи наши, очисти нас!" И каждый бьет себя в грудь, шепча:
"За то, что согрешили мы перед Тобой..."

А  мама Шломит никак не может сосредоточится. Она думает: "Неужели со Шломит что-то случилось? Почему девочка не пришла в синагогу? Ведь она так радовалась, что у нее есть новый махзор и свое собственное место!"

Мама закончила молитву, которую в это время читали, закрыла махзор, поцеловала его и тихо-тихо вышла из синагоги. Она пошла искать Шломит.
Улицы были совершенно пусты. Стояла полная тишина. Но вдруг... Со стороны площадки для игр донеслись веселые детские голоса. Что это? Как будто голос Шломит?.. Да, это действительно ее голос! Она поет детскую песенку:
Тортик, тортик, тортик...

Заглянула мама в садик и видит, что Шломит танцует. За одну ее руку держится Эфраим, за другую - маленькая девочка. Шломит кружится с малышами в хороводе и поет,  а  те подпевают. На скамейке сидит Рахель и кормит бананом младенца...
- Что ты здесь делаешь, Шломит? - спросила мама. - Почему не идешь в синагогу?

Увидев маму, Шломит подбежала к ней вместе с малышами.
- Не сердись, мамочка! - сказала она. - Мама Рахели больна, и Рахель должна заниматься всеми детишками. Очень трудно одной уследить за тремя малышами. Посмотри, какие они милые! В полдень мы уложим их спать, и тогда я приду к тебе в синагогу и сяду на мое собственное место. Хорошо?
- Хорошо. - ответила мама, - хорошо, доченька!

И Шломит поняла, что мама совсем-совсем не сердится. Наоборот - мамины глаза смеялись...
- Идем, попляшем еще, - закричал Эфраим и потянул Шломит обратно на площадку.
- Плясать, плясать, - защебетала и девчушка.
И Шломит, смеясь, позволила им увлечь себя в сад.