Борец за свободу

Фэй Рейхвальд

Больше двух тысяч лет назад, во II веке до новой эры, страна Израиля входила в состав огромной империи Селевкидов, или греческих царей, как называли их в народе. Государство Селевкидов было самым крупным обломком великой империи Александра Македонского.

В то время в деревне Модиин, расположенной возле города Лода, жил священник Маттитьягу Хасмоней. У Маттитьягу было пятеро сыновей: Иоханан, Шимон, Йегуда, Эльазар и Йонатан. Модиин ничем не отличался от других сел, да и сам Маттитьягу, хоть и был священником, вел такой же простой и скромный образ жизни, как все его соседи. Может, только чаще других ездил в Иерусалим, святой город, где находился Храм. Однажды он поехал туда и вернулся очень печальный.

- Что случилось, отец? - спросил старший сын, Иоханан.
- Скверные дела творятся в Иерусалиме, - сказал Маттитьягу. - Царь Антиох запретил евреям изучать Тору и соблюдать обычаи отцов.
- Что же евреи?
- Евреи, - отвечал Маттитьягу мрачно, - приказ императора выполняют. Тору не читают, младенцев не обрезают, святую субботу не соблюдают, носят греческое платье и участвуют в языческих игрищах.
- Не может быть! - воскликнул Шимон.
- Есть даже такие, - продолжал Маттитьягу, - что бегают голые возле самых ворот Храма. Устраивают там мерзкие игры и состязания.
- Нельзя поверить, чтобы весь народ отвернулся от Торы, - усомнился Иоханан.
- Однако я видел многих, поклоняющихся идолам, - сказал Маттитьягу.
- Бог покарает их! - воскликнул Шимон.

Маттитьягу ничего не прибавил, однако больше в Иерусалим не ездил. Однажды в Модиин явились сотни беглецов, растерзанных и усталых. Йегуда вышел поговорить с ними.
- Откуда вы? - спросил он.
- Из Иерусалима, - отвечали они. - Царь Антиох решил покончить с нашей религией. Он приказал своим солдатам убивать всех, кто соблюдает святость субботы или изучает Тору. Многих уже прикончили, повсюду сжигают священные свитки. Царь перебьет нас всех.
- Останьтесь пока что здесь, - предложил беглецам Йегуда. - Я вас спрячу: мне известна каждая пещера в наших горах. Ночью я покажу вам, по какой дороге лучше всего уйти из Модиина, и мы с братьями поможем вам.

Но едва увели в горы первых, как явились другие беженцы и рассказали про новые ужасы.

- Греки привели в Храм свиней, возложили борова на алтарь и заставили евреев поклоняться ему. Они убивали целые семьи, если кто-то отказывался повиноваться. Взбешенный Йегуда сказал:
- Мы должны идти на Иерусалим и отомстить за нашу честь и за наших братьев.
- Подожди, Йегуда, - сказал ему Шимон, - я чувствую, что скоро царские солдаты прибудут в Модиин. Мы должны подготовиться и встретить их как следует здесь, на месте.
- Ты прав, брат. Будем ждать их, они обязательно придут и сюда.

И вот спустя некоторое время греческий отряд вступил в Модиин. Жителей выгнали из домов и собрали на центральной площади. Маттитьягу и его пятеро сыновей тоже стояли среди народа.

Греки установили на площади статую Антиоха и приказали всем жителям подойти и поклониться ей.

Начальник отряда обратился к Маттитьягу Хасмонею:
- Иди ты, священник, первым, поклонись нашему царю, равному богу! За тобой пойдут другие евреи.
- Мы не поклоняемся идолам, - спокойно ответил Маттитьягу и не сдвинулся с места.
- Боже, что он говорит! - воскликнул один из стоявших на площади евреев. - Сейчас греки перебьют нас всех. Подумаешь, велика важность - поклониться какому-то истукану. Главное, чтобы эти негодяи оставили нас в покое.

И с этими словами, растолкав народ, он выскочил на середину площади и упал на колени перед статуей Антиоха. И в ту же секунду Маттитьягу Хасмоней выхватил меч, спрятанный в складках одежды, и убил предателя на месте.
- Кто за единого Бога - за мной! - призвал он.
Не успели греки опомниться, как весь их отряд был окружен и перебит жителями деревни.
А затем евреи, бросив дома и имущество, ушли в горы. Только трупы врагов да статуя спесивого Антиоха остались валяться на площади в центре Модиина.
Маттитьягу с сыновьями прятались в пещерах, а по ночам внезапно нападали на отряды греков. Йегуда считался самым сильным и самым смелым среди своих братьев. Его отец, Маттитьягу Хасмоней, сказал:
- Йегуда, когда я умру, ты будешь командовать восстанием. Но прислушивайся к словам своего брата Шимона. Он у нас мудр, Шимон.

В течение трех лет возглавлял Йегуда народное сопротивление против сирийско-греческой империи Селевкидов. Вначале у повстанцев почти не было оружия, но после каждого удачного нападения им удавалось захватить оружие, брошенное врагами. И постепенно греки стали страшиться самого имени Йегуды.
- У нас тысячи воинов, - говорили они, - а евреев всего горстка. У нас сколько угодно оружия, у евреев его почти нет. Откуда же у них такая сила? Этот Йегуда так и молотит наши отряды.
- Словно молот обрушивается он на головы врагов! - говорили евреи.
И вождя повстанцев стали называть в народе Йегуда Маккаби - Йегуда-молот!
Царь Антиох, получая донесения о новых и новых поражениях, приходил в ярость:
- Этот Йегуда убил двух моих полководцев! - кричал он. - Он подкарауливает мои войска на дорогах, он режет моих солдат, как овец. Ни днем, ни ночью нет от него покоя. Но я проучу его. Я покажу ему, кто здесь хозяин, кто правит этой страной!

Но, несмотря на все угрозы, Антиоху никак не удавалось одолеть Йегуду. Тот налетал на греков, словно ветер, и скрывался затем в неприступных горах.
Тогда Антиох обрушил свой гнев на тех евреев, которые еще оставались в городах и селениях. Многие горожане во всем следовали греческим обычаям и традициям, но и они не избежали притеснений.
- Мы отступились от нашей Торы и от обычаев отцов, но и это не помогло нам, - сокрушались они. - Покаемся и вернемся к вере наших праотцев Авраама, Ицхака и Яакова!
Тысячами бежали евреи в горы. Каждый день войско Йегуды росло и крепло.
Однажды царь Антиох заявил:
- Я сам возглавлю мое войско и разобью проклятых евреев. Я должен покончить с Йегудой Маккаби.
- Не бойтесь, - сказал Йегуда своим воинам, когда ему пересказали планы Антиоха, - мы победим!
Той же ночью войско Антиоха двинулось по направлению к лагерю Йегуды. Антиоху удалось обнаружить и даже окружить лагерь евреев, но он оказался пуст.
- Никого нет, - удивлялись греки. - Куда же они девались, эти евреи? Антиох успокоил их:
- Они испугались и бежали от нас. Мы победили!

Потоптавшись несколько часов на месте, воинство Антиоха двинулось в обратный путь. Дорога привела греков к ущелью. Здесь-то их и поджидал Йегуда. Греки устали карабкаться по горам, к тому же они вовсе не стремились сражаться. Они были наемниками, воевавшими ради грабежа и наживы, а у повстанцев не было никакого имущества.
- Зачем нам Йегуда Маккаби? - восклицали они. - Надо бежать и спасать собственные жизни, пока это еще возможно.
И греки побежали. Они побросали оружие и даже золото и серебро, которое Антиох захватил с собой в поход. Йегуда разделил добычу таким образом: оружие - воинам, а золото и серебро - вдовам и сиротам.
- Народ мой! - воззвал Йегуда к евреям. - Пришло время идти в Иерусалим. Дорога очищена от врага. Иерусалим снова будет нашим. Мы станем свободным народом.
Люди закричали от радости.
- Идем в Иерусалим! Мы вновь увидим в блеске славы наш прекрасный Храм!

Йегуда со своим ополчением разгромил гарнизон Антиоха и поднялся на Храмовую гору. Молча стояли евреи, не смея поверить своим глазам. Что произошло с их прекрасным Храмом? Ворота Храма были сожжены, храмовый двор замусорен и залит нечистотами. Пятна свиной крови покрывали алтарь и ступени, ведущие к нему.
- Смотрите, что сделали эти дикари! - возопил кто-то в толпе. - Они превратили наш прекрасный Храм в отхожее место...
Евреи пали на землю и закричали в отчаянье. Тогда Йегуда поднял свой боевой сигнальный рог.
- Перестаньте надрывать свое сердце, - сказал Йегуда, когда вопли стихли. - Мы должны очистить и освятить Храм. Половина войска будет стоять на страже, а вторая займется уборкой. Воины принялись за работу. Они очистили храмовый двор, отмыли стены и лестницы, отремонтировали ворота, срыли до основания старый алтарь и построили новый. В заключение они поставили новую менору - семисвечник, вечно горящий в Храме. В 25-  й  день месяца кислее все было готово к освящению Храма. Тысячи людей пришли посмотреть, как священники зажгут новую менору. Все собрались на храмовом дворе и ждали. И тут выяснилось, что не осталось чистого, неоскверненного масла для зажигания меноры. Греки разбили и испоганили все кувшины, в которых оно хранилось.
- Нужно найти чистое масло, - сказали священники.И они перерыли весь Храм в поисках не оскверненного масла, но нашли всего-навсего один маленький сосуд.
Один сосуд! Этого масла с трудом хватит на один день! А ведь чтобы приготовить чистое масло, нужна неделя. Но делать было нечего, пора было зажигать священную менору. На следующий день она все еще горела. Не погасла. И на третий день она горела. И на четвертый, и на пятый... Один маленький сосуд масла поддерживал пламя в течение восьми дней! Народ пел и танцевал на улицах Иерусалима. Но Йегуда и его люди вернулись в горы: битва за свободу еще не была закончена. Греки продолжали воевать. Йегуда Маккаби был убит в одном из последующих боев.

В конце концов Селевкиды все-таки убрались из Иудеи. А евреи вернулись к своим обычаям и к своему Закону. Теперь они были свободны.

***
Каждый год в праздник, который называется Ханука, еврейский народ вспоминает чудо с кувшинчиком масла. И еще он вспоминает Йегуду Маккаби, смелого и сильного сына Маттитьягу Хасмонея, возглавившего борьбу народа за свободу.

Кувшинчик Шимона

Ривка Элицур

Много-много лет назад, в те времена, когда в Иерусалиме высился Храм Всевышнего, жил-был маленький мальчик по имени Шимон в городке Текоа, расположенном в Галилее. Отцу Шимона, Йосефу, принадлежала роща оливковых деревьев, на которых вырастали самые лучшие маслины в Стране Израиля, - так что именно у Йосефа покупали масло, которым заправляли храмовую менору.

Это масло приготовляли так: самые лучшие маслины на верхушке дерева оставляли до тех пор, пока они не созревали на солнце полностью, а потом срывали их и клали в большие корзины. Корзины ставили в огромные чаны, Йосеф со своими старшими сыновьями начинали толочь маслины в корзинах, и масло текло из корзин в чаны. Так в этих чанах собиралось отличное, чистейшее оливковое масло, которое затем разливали в красивые кувшины и запечатывали их. Перед началом работы отец Шимона и его старшие братья омывались в воде и надевали чистые одежды - чтобы масло было приготовлено в святости и чистоте.

Шимон, самый младший из сыновей Йосефа, внимательно следил, как трудятся старшие, и думал: "Когда же, наконец, и я буду делать масло для золотой меноры в Храме?"
- Я тоже хочу давить масло для меноры! - заявил он отцу.
- Придет день, когда и ты будешь работать вместе с нами, - ответил ему Йосеф, - но сейчас ты еще слишком мал, сынок.
Однако Шимон не успокоился. "Ведь я знаю во всех подробностях это ремесло, - думал он, - изготовлю-ка и я масло для меноры!" Он пошел в рощу, принадлежавшую его отцу, выбрал дерево, на котором росли самые лучшие маслины, залез на него и нарвал плодов с самой верхушки дерева. Он отнес их в укромное место, где никто его не мог увидеть, и изготовил немного оливкового масла - тем способом, которому научился у отца и старших братьев. Он выбрал из всех кувшинов самый маленький и налил в него свое масло, запечатал кувшинчик и спрятал.

Когда кувшинов с готовым маслом накопилось достаточно, Йосеф с сыновьями погрузили их на ослов и поехали в Иерусалим, чтобы доставить масло в Храм.

Вот, наконец, и ворота святого города Иерусалима. Два стражника стоят у входа, одетые в боевые доспехи; в руках у них острые мечи. Йосеф из Текоа и все его сыновья приближаются к воротам - босые, голодные, усталые, с опушенными головами.
- Кто вы такие? - спрашивают их стражники. - Откуда вы прибыли и куда направляетесь?
- Мы из Галилеи, - отвечает Йосеф, - из города Текоа. Мы ехали на ослах и везли лучшее масло для меноры, что стоит в Храме.
- Масло? Для меноры? - переспрашивают стражники. - Так где же оно? Быстрее везите его в Храм! Когены ищут масло для меноры и не могут найти - сегодня спешно поехали в Галилею за маслом! Кто знает, когда привезут его... Дорога-то неблизкая. Что   ж , пока они вернутся, и меноре не светить?
- Ты же видишь, - грустно ответил Йосеф, - мы пришли с пустыми руками. Отряд греческих солдат напал на нас по дороге и отнял все масло, которое мы везли с собой. Масло для золотой меноры попало в руки нечестивых язычников
- Этих грязных злодеев выгнали из Иерусалима Маттитьягу Хашмонай и его сыновья, - сказали стражники, - а Храм очистили и заново освятили. Менору так надраили, что она блестит словно новая - но нет масла, чтобы зажечь ее. Все забрали эти злодеи...

- Есть! - выскочил вдруг вперед маленький Шимон. - У меня есть масло!
Он запустил руку за пазуху и вытащил оттуда маленький кувшинчик.
- Этот кувшинчик не забрали греки-язычники! Я его прятал все время на груди! - кричал Шимон в восторге.
- Благословен будь, сын мой! - сказал первосвященник Шимону и ласково погладил маленький кувшинчик масла, который тот принес.
- Благодаря тебе мы сегодня зажжем менору. Только ведь... лишь на один день хватит этого масла, - добавил он с тревогой. - Кто знает, когда вернутся те, кого мы послали в Галилею!

И правда: ни на следующий день, ни через день масла не привезли. Но менора - светила! Великое чудо произошло там! Масло из маленького кувшинчика Шимона горело, горело - и не сгорало. Горело день, горело второй, горело третий... Целых восемь дней светила менора благодаря маслу, которое сделал Шимон, - пока из Галилеи не привезли много нового чистого масла.
- Великое чудо случилось здесь! - сказал первосвященник. Весь народ Израиля узнал об этом чуде и о кувшинчике, который доставил из Галилеи маленький Шимон.

Попугай по имени Дрейдл

И. Башевис-Зингер

Дело было лет десять назад,   в  Нью-Йорке,  в  Бруклине. Весь день валил снег. Но к вечеру небо прояснилось и показались звезды. Стоял мороз. Был восьмой день Ханукки, и я выставил на подоконник свой серебряный хануккальный светильник со всеми восемью горящими свечами. Он отражался  в  стекле, и мне представлялось, что снаружи горит еще один светильник.

Эстер, моя жена, пекла на кухне картофельные оладьи. А мы с сыном Давидом сидели за столом и играли  в  хануккальный волчок. Вдруг Давид закричал: "Папа, смотри!" И указал на окно. Я посмотрел и увидел нечто невероятное. Снаружи, на раме окна, стояла желто-зеленая птица и рассматривала свечи. Через минуту я понял: у кого-то из дома вылетел на улицу попугай, полетал-полетал по холоду и сел к нам на окно, привлеченный светом.

Попугай родом из теплых стран, он не может долго оставаться на морозе. Надо немедленно что-то предпринять, чтоб не дать птице замерзнуть. Я отодвинул светильник, чтобы птица не обожглась, когда влетит, затем открыл окно и быстрым движением руки загнал попугая внутрь. Все это было делом нескольких секунд. Перепуганная птица металась по комнате от стенки к стенке. Затем она ударилась о потолок и повисла вниз головой, уцепившись когтистой лапой за хрустальную люстру. Давид стал ее успокаивать: "Не бойся, птичка, мы - твои друзья". Птица подлетела к Давиду и уселась ему на голову. Видно она была так приучена и не боялась людей. Жена, услыхав шум, прибежала с кухни посмотреть, что случилось. Она увидела птицу на голове у Давида и сказала:
- Откуда взялась эта птица?
- Мам, она залетела к нам  в  окно.
- Залетела  в  закрытое окно? Зимой?
- Да, потому что папа спас ей жизнь.

Птица не боялась нас. Давид поднес ко лбу руку, и птица пересела к нему на палец. Эстер поставила на стол блюдце пшена и тарелку воды, и попугай поел и попил. Он увидел волчок и стал толкать его клювом. "Гляди, - воскликнул Давид, - птица играет с нами". И Давид заговорил о покупке клетки и о том, что надо дать птице имя. Но мы с Эстер напомнили ему, что птица-то не наша. Надо попытаться найти владельцев, которые потеряли своего любимца и теперь, наверное, места себе не находят: что случилось с ним  в  эту погоду? Давид сказал: "А пока что я буду звать его Дрейдл". ("Дрейдл" - это "волчок" на идише.)

Ночь Дрейдл проспал на раме картины, а поутру разбудил нас своим пеньем. Он стоял на раме, задрав хохолок, отливавший пурпуром  в  свете восходящего солнца, раскачивался, как на молитве, и свистел, и свиристел, и болтал разом. Видимо, наш попугай был из дома, где говорили на идише, потому что мы слышали, как он сказал: "Зельделе, гех шлофен" ("Зельделе, иди-ка спать"). И от того, что эти простые слова произнесла птица, мы пришли  в полный восторг и умиление. Назавтра возле лифтов всех соседних домов я наклеил объявления о том, что мы нашли попугая, говорящего на идише. Прошло несколько дней. Никто не отзывался. Тогда я поместил объявление  в  газете,  в  которой тогда работал. Но и через две недели никто не востребовал свою птицу. Теперь мы стали считать Дрейдла своим. Мы купили ему просторную клетку со всеми приспособлениями и забавами, каких только мог пожелать попугай. Но ведь Ханукка - это праздник свободы, и мы решили никогда не запирать клетку. Дрейдл свободно летал по дому, когда хотел. ( В  зоомагазине нам сказали, что Дрейдл - самец.)

Прошло девять лет. Дрейдл оставался у нас. Наша привязанность к нему росла день ото дня. У нас  в  доме Дрейдл научился счету и на идише, и по-английски, узнал ивритские слова. Давид обучал его хануккальным песням. И всегда у него  в  клетке валялся деревянный волчок, чтоб было чем поиграть. Когда я работал, сидя за пишущей машинкой, Дрейдл, уцепившись за указательный палец либо левой, либо правой руки, совершал акробатические прыжки при каждом моем ударе по клавишам. Эстер говорила, что он таким образом помогает мне писать и что ему полагается, по крайней мере, половина моего гонорара.

Сын наш, Давид, вырос и поступил  в  колледж. Однажды зимним вечером  в  Ханукку он отправился к кому-то  в  гости. Он сказал, что вернется поздно, и мы с Эстер рано легли спать. Но только заснули, как раздался телефонный звонок. Это был Давид. Вообще-то он парень уравновешенный. Но тут его так распирало от возбуждения, что едва можно было понять, о чем он говорит. Оказалось, что  в  гостях Давид рассказал своим приятелям-студентам историю нашего попугая, и девушка по имени Зельда Розен воскликнула: "Я та самая Зельделе!". Зельда жила с родителями неподалеку от нас, но им не попалось мое объявление ни  в  газете, ни возле лифтов. Зельда была уже студентка и дружила с нашим Давидом. Она не бывала у нас прежде, но сын рассказывал о ней очень много, особенно матери, Эстер.

Мы почти не спали  в  эту ночь. Назавтра Зельда с родителями пришли поглядеть на свою давно пропавшую, но нежно любимую собственность. Зельда была хорошенькая и талантливая. И  в  театр, и  в  музей Давид все последнее время предпочитал ходить с ней. Не только Розены узнали свою птицу, птица тоже узнала своих прежних владельцев. У Розенов попугая называли Цып-Цып, и едва он услышал свое старое имя, как пришел  в  необычайное волнение, стал летать по комнате от одного к другому, что-то хрипло выкрикивая и взмахивая крыльями. Зельда и ее мать расплакались, увидав своего любимца живым и здоровым. Отец глядел молча. А потом сказал: "Мы никогда не забывали нашего Цып-Цыпа". Я был готов вернуть Дрейдла его настоящим хозяевам. Но Эстер и Давид сказали, что они и думать не могут расстаться с попугаем. Тем более, что  в  этом нет никакой необходимости, поскольку Давид и Зельда собираются пожениться, когда окончат колледж. Так что Дрейдл остался с нами, как всегда, готовый к новым играм и новым словам. А когда Давид и Зельда поженились, они забрали Дрейдла к себе. Зельда часто говорила: "Дрейдл был нашим сватом".

На Ханукку он всегда получает подарки - зеркальце либо лесенку, ванночку, качели или колокольчик. Он даже полюбил картофельные оладьи - недаром же его зовут Дрейдл.